«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - Коллектив авторов

только, как гибнувшие матросы барахтаются в воде, одни из них протягивают руки и ждут помощи, а другие с проклятиями на устах и со сжатыми кулаками опускались на дно морское. Немного спаслось, людей на этом броненосце. Испытавшие эту участь скажут и причину гибели нашего гиганта. Команду спасали миноносцы и буксир «Русь», который также был жертвой японского снаряда. Позднее, невдалеке находился накренившийся вспомогательный крейсер «Урал», который держал сигнал «Имею подводную пробоину». Не долго и он боролся со своей раной, которая, должно быть тоже была велика, и ему пришлось разделить одну участь с «Ослябя». Неприятель сильно нажимал на нашу колонну и град снарядов со скверными газами осыпал кругом наши уже горевшие броненосцы, с огнем на которых едва-едва управлялся пожарный дивизион, но так было на нашем «Орле», где все дерево раньше боя еще было выломано, а что происходило там, на передних, где не подумали об этом, знает только тот, кто спасся с них. Ужасный пожар был на «Суворове» в рострах. Весь верх горел на «Александре III» и сильный пожар был на «Бородине» на заднем мостике. Огонь японских снарядов повторился и настолько был силен, что куда ни касались их снаряды, все сжигали и даже плавили, что мы и видели на наших башнях. Меткая стрельба комендоров неприятеля, о близорукости которых писали наши ласкающие и восхваляющие газеты, кроме похвалы ничего более заслужить не может, а быстрые передвижения судов поразительные. Их снаряды рвались от легкого прикосновения к предмету. Все почти недолеты и перелеты рвались даже от воды, подымая цельный столб брызг темно-фиолетового цвета. Справедливость может подтвердить истину. Наши же снаряды рвались плохо, на «Миказе» на верхней палубе было видно только три взрыва. Снаряд, сбивший на этом броненосце стеньгу, не разорвался, может быть только пущен был бронебойный, не знаю. Вообще, как рассказывали очевидцы, пробоин на японских судах (это пленные, подобранные неприятельскими судами)[365], что на наши как будто бы стреляли только бронебойными снарядами, так как наделали одни только дыры, легко заделываемые деревянным пробками. Японские же снаряды оставляли после себя такие следы, что, как говорится, хоть на тройке проезжай. Если бы наши снаряды имели такую же силу, какая в японских, то не мало бы вреда мы могли нанести неприятелю. Так как и на ихних судах было много пробоин, но таких, которые легко можно заделать. Например, у крейсера «Азама» была большая подводная пробоина, заткнутая пробками. Наш снаряд пролетел насквозь оба борта, не разорвавшись. Имей он силу неприятельских, то обязательно этот крейсер уже был бы на дне. Конечно все это сделала наша халатность к делу, породившая невоспитанность и темноту взглядов, а главное все поверхностное в нас. Все это красивое снаружи и гнилое внутри. При таком положении дела, трудно было рассчитывать на победу. Плохие ученики не выдерживают экзаменов. Все это может сознать только тот, в ком есть искра справедливости.

Время показывает 3 часа, бой все делается ожесточеннее. Вон вышел из строю «Суворов», что-то на нем случилось неладное. Пробежали несколько человек к боевой рубке, должно быть ней всех выбило или переранило. Да, вон кого-то понесли вниз. Броненосец [ «Князь Суворов»] поправился и хотел вступить в кильватер сзади нас, но меткие японские выстрелы, вывели его уже совсем из строя, и он остался, как подстреленный лебедь. Я видел, как он все время боролся. Как хотелось ему пристать к стаду и отомстить… Но увы, подшибленное крыло (у него снарядом смяло рулевой привод, проходивший из верхней рубки в боевую, после чего разобрать было невозможно заставило его отстать, и «Суворов», идя тихий ходом, боролся в этом страшном аду, который происходил кругом нас. <…>

Наш броненосец, как-то странно качнуло, и из носовой части его показался дым. Это попал снаряд в носовой левый каземат и выбил всю прислугу вместе с мичманом Шупинским. Количество семидесятипятимиллиметровых орудий уменьшалось, а наша батарея с такими же орудиями молчала, потому что шестибальное волнение не позволяло открыть полупортиков. Попробовали было один раз открыть их, но попало столько воды, что броненосец начал крениться. И полупортики пришлось задраить. Мы продолжали еще описывать зигзаги, чтобы ослабить меткость неприятеля. Вон вышел из строя весь в огне и «Александр III», но скоро оправился и вступил опять в свое место. Впереди, во мгле показался какой-то маленький островок (это был Ики). Я вышел из рубки и проследил наш кильватер. У «Наварина» сбило полтрубы, а вон попал снаряд в «Ушакова», в правую носовую часть. Броненосец накренился, но шел. У «Сысоя»[366], как видится, тоже пробоина. Посмотрел на транспорта – там какие-то смятения и на «Камчатке». А вон и у «Авроры» сбило переднюю стеньгу. Мы сделали опять поворот. «Александр III» горит и «Бородино» тоже. Это сказалось дерево в рубках. К счастью, что у нас все выломали, а то было бы тоже, а на мостиках тушить трудно, так как шланги, хотя и хватали только на нижний мостик, но это была цель неприятеля, и стоять вне защиты было невозможно от лопавшихся снарядов и осколков. Снаряды неприятеля ложились метко, в особенности в «Александра III», у которого вон полетела сбитая передняя стеньга и рея.

В это время что-то произошло у нас в рубке. Что-то шикнуло и на несколько секунд замерло. Как будто сном оковало всех. Я поднял голову, и очутился лежащим на двух матросах. Это были Коростылёв и раненый горнист… Осмотрелся кругом. Кровь текла со лба и подбородка, это из царапины от контузии, обожгло чем-то руку и легкая боль чувствовалась в ноге. Ничего не слышу, а голова сделалась прямо как деревянная. Соображения нет, хочется понять в чем дело? Что такое случилось? Но никак не могу. Смотрю – все кровь. По левую руку, в проходе, стоит наш старший офицер г[осподин] Шведе, у него кровь течет со лба, а вот лежит старший минный офицер г[осподин] Никонов, а рядом с ним старший штурман г[осподин] Саткевич. У первого в крови вся щека, у второго рана около уха. Возле них стоит, закрывшись платком, младший штурман г[осподин] Ларионов, раненый в лоб. Здесь же стоит квартирмейстер Колесов, стоявший у машинного телеграфа. У него безобразно раздуло скулу, это от сильного удара осколком, а из щеки течет кровь. Здесь же стоят, зажавшись руками раненные: сигнальщик Куценко – в нос и [в] руку, дальномерщик Воловский, раненый в голову, а с правой стороны стоит г[осподин] Шамшин (Ф.П. Шамшев. – К.Н.), старший артиллерист, раненный в живот и левое плечо. У руля стоит